Кукушка (Рассказ)

Этот рассказ - быль, повествующий о событиях конца 80-х годов, был опубликован в нашей газете без малого четверть века назад, в 90-м году. Случайно стала известна развязка этой истории. И помня о просьбах читателей рассказать, “чем же все-таки все закончилось”, автор дописала последнюю главу. Начиная сегодня публикацию этой житейской истории, надеемся, что современному читателю будут понятны и близки переживания героев тех уже далеких событий...

Утро заявило о себе серым светом, исходящим от окна, да негромкими, охрипшими после короткого сна, голосами нянечек, разносящих белье по палатам.

Аня приподняла голову и огляделась - ее привезли сюда на каталке ночью, свет не включали - она и не видела, что за палата. Всю ночь не спала, вглядываясь в темный квадрат окна, прислушиваясь к угасающей послеродовой боли во всем теле.

B палате стояли четыре кровати. На одной из них безмятежно раскинувшись, спала молоденькая девчушка лет семнадцати, две другие пустовали.

- Неужели и она родила, - удивилась Аня, глядя на детское лицо девушки.

А та, словно почувствовав взгляд, открыла глаза, зевнула, сладко потянулась.

- Привет, - обратилась она к Ане, - кого родила?

Самый традиционный вопрос в роддоме при знакомстве. И отвечают на него женщины с улыбкой, даже те, кто родил не того, о ком мечталось...

Но Аня нахмурилась. И ответила сухо.

- Мальчика. А ты?

- Я дочку - Юльку. Я и сама Юлька. Будет нас две Юльки. Вот уж мы с ней поюлим, - и расхохоталась беззаботно.

- Муж велел Юлькой назвать? - невольно оттаивая, поинтересовалась Аня.

- Муж?! - брови Юльки поползли ввepx. - Мы таких не держим! Мы без мужей не пропадем, - как-то лихо закинула она ногу на ногу.

- Ох, глупенькая, хлебнешь горя! - запечалилась Аня...

- Ничего, девчата помогут. Вчера с работы приходили, сказали, что нам комнату уже отвели в общаге...

- Что же, у тебя и родителей нет? - Аня все больше проникалась сочувствием к девушке.

- Отец один, да он далеко, в Сибири. Разговор прервала вошедшая медсестра. Она присела к Юле на кровать и вопрошающе посмотрела на нее.

- Ну, девочка, что решила? - спросила она ласково.

Юльку, только что веселую и беззаботную, словно подменили. Она вскочила и, прижимая руки к груди, закричала тонким голоском:

- Что вы ко мне пристали?! Я жаловаться буду! Не смейте. Не отдам я девочку! Пошли вы все - и она неожиданно грубо выругалась.

От ласковости медсестры не осталось и следа:

- Вот, вот, сама такая и девочку сгубишь. Эх, я бы вас таких, - она порывисто встала и направилась к выходу.

- Таких? Каких это таких? - Юлька бросилась наперерез сестре. - Да, я без мужа, да, я и грубиянка?! Но я никому не отдам Юльку, - и вдруг, обмякнув, повалилась на кровать, заплакав по-детски навзрыд.

- Что здесь такое, - в дверном проеме появилась высокая тоненькая фигурка в белом халате.

“Докторша” - узнала Аня врача, принимавшего ночью у нее роды. А та, поняв все, попеняла шепотом медсестре: “Я же Вас просила, Лидия Ивановна: деликатно, осторожно”. И повернулась к Юле.

- Успокойся. Никто у тебя дочку не отнимает. Смотри только, через месяц сама назад ее не принеси.

Юлька зарыдала еще безутешнее, а Аня вдруг приободрилась.

- Можно Вас? - решительно обратилась к доктору.

- Что у тебя? - устало повернулась та к ней.

- Я вот что прошу, - быстро заговорила Аня, - мне мальчика не носите кормить. Я его не возьму. Не могу. Муж против, из дома выгонит, а у меня еще трое ребятишек. Поймите.

- Что? - глаза у доктора за стеклами очков сделались растерянными. - Да что с тобой, голубушка, я же помню тебя - ты года два назад рожала у меня двойняшек.

- Вот-вот, трое у меня их всего-то. А муж сказал - хватит. А я ему не призналась. Он на полгода в Находку вербовался - ну я без него и проходила всю беременность. А приехал - скандал. Не надо говорит, и все, - последние слова Аня сказала шепотом.

- Дурит мужик, - вмешалась Лидия Ивановна. - А ты и поддалась... Вот недавно одну тоже не хотел муж брать: зачем, говорит, третью девчонку родила. А на днях встретила: спрашиваю, ну как? Говорит, ягодкой малышку зовет, сказал, не надо мне этих хулиганов-мальчишек, девочки лучше...

Но Аня, вновь замкнувшись, села на кровать и лишь покачала головой. Эти женщины не знали ее Юру, он если сказал, то все - точка. Сама виновата, ведь решили же, больше не рожать. У других и стольких нет. Мужик старался: за любой калым брался, в Находку уехал подработать: грезилась ему машина. Говорил, вот купим “Москвичонка”, будем, как белые люди. А на нее после того, как он уехал в Находку, столько всего обрушилось. Выяснилось, что беременна. А тут Катюша тяжело заболела. Пять дней в жару металась, Галина Павловна, врач, потихонечку стала ее готовить, мол, случай тяжелый, все может быть.Аня плакала и молилась Богу, в которого никогда не верила:

- Господи, спаси только мою доченьку, я ребеночка рожу...

Медленно поправлялась Катенька, и Аня твердо решила ребенка, который ничем еще не давал о себе знать, кроме легкой тошноты, оставить... В декретный отпуск не пошла, думала этим Юру задобрить. Заведующая обещала и после родов разрешить ребеночка на работу с собой приносить в садик.

- Ночью больше двух детишек не ночует, - справишься, если и своего, возьмешь. Все женщины в детском саду, где работала Аня, за нее переживали. Мыслимое ли дело, решила рожать без согласия мужа. А тот хоть и не пьяница и работящий - ох, как крут!

И вот за месяц до ее родов вернулся Юрий. Взглянул на нее располневшую, грузную, с желтыми пятнами на скулах и с ненавистью выдавил:

- Вот это подарок!..

Несколько дней он с ней не разговаривал. А она виновато ловила каждый его взгляд, ждала, вдруг отмякнет, тогда расскажет она ему про Катюшу, про зарок свой, и он все поймет. Но он так и не захотел ничего слушать. Сказал одно: “Ребенка в дом не приноси. Не пущу, не надейся”. А еще изводил ее оскорблениями, да ежеминутными придирками. И в роддом, когда увозили ее на “скорой”, дал напутствие: “Ребенка оставь. Иначе всех вас выгоню, нахлебников”...

Знала Аня, слово свое Юра сдержит. Жестокий он. Два года назад проводил в дом престарелых свою родную бабушку, жившую до этого у них. А на Аню, заливавшуюся горькими слезами, прицыкнул: “Я дармоедов кормить не намерен...”.

Тогда Аня поняла, что не осталось у нее к Юре той безоглядной любви, что была вначале... Только куда деваться ей, не помнящей отца-мать, живущей в его доме, не имеющей ни специальности, ни образования. Да и по характеру была Аня робкая, покладистая, не привыкшая перечить мужу...

...И вот появился на свет мальчик. Крепенький, светлоголовый. Медсестра, унося его в детскую, показала Ане: “Полюбуйся на своего богатыря”. Знала бы, как рвалось на части ее измученное сердце... Сейчас, когда Аня сказала докторше самое главное, ей вроде бы стало легче. Теперь та все о ней знает. Она подняла голову и встретилась взглядом с Юлькой. Та перестала плакать, и, приоткрыв рот, смотрела на Аню.

- Неужели, правда, оставишь? - недоверчиво спросила Юля.

Аня лишь молча кивнула и отвернулась к стене. Так она пролежала, отвернувшись ото всех, четыре дня. Правда, несмотря на ее возражения, сына ей приносили. И она, не в силах преодолеть материнское начало, кормила его. Но, сосредоточив в себе остатки воли, не отдавалась, как прежде, радостному умилению при виде его родного лица, сладкого причмокивания. Старалась ни о чем не думать. Врач к ней не приходила, при обходе ни о чем не спрашивала. На пятый день вызвала Аню в кабинет.

- Ну, чего надумала?

- Не возьму.

Аня ждала уговоров, расспросов, но докторша лишь вздохнула: завтра будем документы оформлять...

В коридоре ее остановила пожилая нянечка и зашептала: “Ты чего же, девка, удумала? Ведь отдадут пацаненка чужим людям. Очередь за детьми, знаешь, какая... Свою кровинку отдать - больше и греха-то не бывает.

Аня затравленно взглянула на нее и пошла в палату. Там собирала свои вещи Юлька. Она, не глядя на Аню, спешно сложила свои пакеты и выбежала.

- Подождите, без меня не пеленайте, я погляжу как, поучусь, - громко крикнула она кому-то вглубь коридора.

- Иди, учись, стрекоза! - добродушно проворчала Лидия Ивановна.

Юлю вышли провожать женщины из других палат. Все давали ей свои адреса, номера телефонов, просили звонить и приходить, если какая ‘помощь нужна будет...

Лишь Аня не вышла. А наутро она уже шла по заснеженным улицам, и ей казалось, весь городок знает о ее преступлении...

Дома Аню облепили ребятишки, и она, целуя и лаская их, казалось, успокаивалась... Юрий помалкивал, но не ворчал и даже сообщил доверительно, что на работе сторговался с одним товарищем купить у того “Москвич”. “Неплохой еще, три года всего”, - пояснил ей.

На работе женщины прятали глаза, и лишь Вера Григорьевна, заведующая, сказала:

- Стрелять таких, как твой Юрка, нужно, самодуров подлых...

Потянулась вереница безрадостных дней. Из долгого оцепенения, в которое погрузилась Аня, ее вывел старший сын Сереженька. Однажды вечером он спросил ее: “Мама, а почему ты никого не купила, когда в больнице лежала?

Баба Маша говорила, что ты за братиком ушла...”. Тысячи иголок впились в сердце Ани, и выходили под лопаткой колюче и остро.

Она закрыла глаза, пытаясь справиться с болью. Потом, чуть успокоившись, погладила дрожащей рукой головку сына. “Отдадут ведь чужим людям” - вспомнились слова нянечки.

И Аня метнулась к вешалке, натянула пальто, сунула ноги в валенки и крикнула Юрию, стоящему здесь же, в прихожей:

- Я его принесу!

Он растерянно молчал... Аня бежала по знакомым улицам и представляла, как она найдет ту докторшу, упадет на колени, попросит ту расписку, в которой отказалась от сына, и будет так стоять, пока ей не отдадут его...

- А в чем же я его понесу - ужаснулась она себе, своей растерянности. В кармане нащупала кошелек. Сегодня получила зарплату, не успела Юре отдать. Забежала в “Детский мир”, который собирались уже закрыть. Купила одеяло, пеленки. “Уж не до пододеяльника, так донесу” - успокоила себя. И вновь бежала, представляя опять, как будет разговаривать с доктором, как будет просить за сына...

- Сыночек! Костенька! - бормотала она.

Странно, она ни разу не задумывалась, как назовет сына, а сейчас неожиданно для себя назвала его Костей.

В больнице, против ее ожиданий, доктора долго искать не пришлось. Она веселая и оживленная спускалась навстречу Ане по лестнице.

- Людмила Павловна, - несмело окликнула ее Аня.

Выражение лица врача сменилось моментально. Аня ожидала гнева, упреков, обвинений. А Людмила Павловна растерялась. И голос ее прозвучал чуть виновато, когда она спросила:

- Ты что, Кудряшова?

- За сыночком я, Людмила Павловна. Отдайте, пожалуйста. Простите меня. Не могу я больше. Отдайте!..

И Аня, положив свой сверток на скамейку в вестибюле, вцепилась в рукав пальто доктора.

Тишина была невыносима. Наконец, Людмила Павловна ее нарушила.

- Нет здесь твоего сыночка, Кудряшова. Отдали его.

- Как - отдали? - подломились ноги у Ани.

Доктор справилась с растерянностью и заговорила сухо, официально:

- Мы же вас предупреждали, что вы, отказавшись от своего ребенка, теряете на него все права. Мы встречались с вашим мужем. Он от ребенка также отказался. Вашего ребенка усыновили очень достойные люди - вот единственное, что я могу вам сказать. Их адрес даже не пытайтесь узнать...

- Какие люди, - слабеющим голосом спрашивала Аня. - Как отдали..?

В себя она пришла в тесной комнатушке дежурного. Рядом с ней со шприцем сидела медсестра.

Аня молча оделась и вышла на крыльцо.

- Кудряшова, вещи свои возьмите, - догнала ее незнакомая женщина в белом халате.

Аня непонимающе взглянула на нее, махнула рукой и пошла по больничному двору. Женщина догнала ее, стала совать в руки ей одеяло. И в Ане вдруг вновь вспыхнула надежда.

- Миленькая, узнай, кто мальчика моего взял, - умоляюще заговорила она, срывая с руки кольцо. - Вот возьми - золотое! У меня еще сережки есть. Я тебе их подарю. Только узнай!

- Что Вы! Этого никто не знает и никогда Вам не скажет, не мучьте себя! - Женщина круто повернулась и пошла к роддому.

Весной Юрий повез ее с ребятишками на Волгу. Здесь в старом обезлюдевшем селе он купил небольшой домик.

- Дача будет, - коротко пояснил он.

Аня с удовольствием работала на небольшом клочке земли. Копала, сажала. Ребятишки возились тут же. Здесь ей было намного легче, чем в городке, где на каждой улице она мучительно выискивала своего мальчика, заглядывала в коляски, останавливалась под окнами в надежде услышать детский плач, по которому, ей казалось, она обязательно узнает сына... А летом вся семья радовалась своим огурчикам, луку, все повеселели. Как-то Аня повела детей на Волгу. День выдался жаркий. Ребятишки плескались возле бережка, а Аня, постелив одеяло, присела. Волга, выцветшая на солнце, сливалась вдали с безоблачным небосводом... И в этой картине было что-то безысходно-горькое. Впрочем, эта безысходность в последнее время преследовала Аню везде.

Ее отупение прервали громкие голоса. Размежив ресницы, Аня увидела трех молоденьких девушек. Все по очереди они подбрасывали хохочущую девчушку месяцев восьми-девяти. Одна из них пошла с девчонкой к воде и хотела опустить ее пухлые ножки в волны...

- Что ты, с ума сошла! - закричала ей другая, - вода холодная, простудишь мне ребенка... Иди ко мне, доченька, тетя тебя угробит... - и она, подхватив малышку, начала кружить ее, что-то нежно напевая.

“Юлька” - узнала Аня и испугалась...

А Юлька подошла совсем близко и тоже присматривалась к Ане.

- Здравствуй, Аня, - неожиданно приветливо обратилась она к ней.

- Здравствуй... - обрадованная ее дружелюбием, ответила Аня. - Как живешь?

- Нормально, вот у родителей подружки гостим. Юльке загар полезен.

- Замуж-то не вышла?

Юлька тряхнула копной густых волос.

- Нет, не вышла: мне ведь ошибаться больше нельзя.

Установилась неловкая пауза.

- А ты как? - робко спросила Юля.

- Ой, плохо, Юля, плохо, - вдруг прорвалась сдержанность Ани. Но, поймав в глазах Юли холодок, она вскочила и побежала в гору, скользя по сыпящейся вниз гальке. Катюша, Петенька и Сережа бросились с плачем за ней. Аня вбежала во двор и, повалившись на крыльцо, горько зарыдала... Малыши беспомощно суетились около нее... Так и застал их Юрий, приехавший из города... Сумрачно взглянул на жену и поднялся, обойдя детей, в дом. Шаги у него были какие-то непривычно нетвердые. Позже, когда Аня вошла в комнату, она увидела мужа, сидящего за столом. Он бессмысленно смотрел на нее, силясь что-то сказать.

“Пьяный” - поняла Аня. Никогда не видела его пьяным...

- Всю судьбу мою покалечила, - проговорил Юрий заплетающимся языком.

И Аня покорно склонила голову.

...Когда муж и ребятишки, сморенные жарой и переживаниями, уснули, Аня собралась и пошла по проселочной дороге. Скоро добралась до опушки леса, присела, не выбирая место, на траву.

Куковала кукушка - бездумно, монотонно. Но Аню кукование ее резало по сердцу. Чудилось ей в крике птицы отчаяние и скорбь, и знакомое “ку-ку” в ее ушах звучало “как жить?, как жить?”. И не было ответа на этот вопрос. И быть не могло.

Двадцать лет спустя

Время имеет свойство в какие-то моменты пролетать стремительно и незаметно, а в какие-то - тянуться бесконечно. А может это восприятие зависит от состояния человека?..

Аня никогда не задавалась таким философским вопросом. Только и спустя почти четверть века помнила, как тяжело и безрадостно проходили серые, унылые дни тогда, после той страшной зимы...

Сердце отогревали только дети - а они росли ласковыми и добрыми. Юрий ездил на заработки в Москву. Сначала приезжал, отработав месяц, на две недели. А затем приезжать перестал, но деньги присылал регулярно.А они, ох как были нужны. Детсад, в котором работала Аня, закрылся в середине 90-х. Перебивалась случайными заработками, пока не устроилась соцработницей. Впрочем, и сиделкой подрабатывала, и сторожем. Время шло. Катюшка, умница и красавица, с медалью закончила школу, поступила в университет на факультет - “Бизнес в туризме”. Училась легко, хорошо, подрабатывала в турфирме.

Сыновья отслужили в Армии. Сергей затем уехал в Подмосковье: отец помог устроиться на мебельную фабрику, где работал сам.

Тогда от сына Аня и узнала, что у Юрия новая семья, живет он с молодой женщиной, у которой двое детей - дошкольников.

Поделилась Аня этой новостью с самой своей верной подругой, бывшей одноклассницей Ольгой. Возмущению той не было предела:

- Тебе сердце вырвал! А сам чужих детей, значит, растит! - кипятилась Ольга.

Аня же тихий разрыв с Юрием восприняла даже будто бы с облегчением. А по поводу детей только и сказала: “Значит, надо ему так. Может, искупления своей вины ищет”. Ольга только рукой махнула: “Блаженная ты, Аня!”.

Своими детьми Аня была довольна: все хорошо складывалось у Сережи, Петя уехал в областной центр, устроился работать в полицию, заочно учился. Но больше всех радовала Катюшка.

Окончив университет, продолжала работать в турфирме, себя обеспечивала, и старалась Ане помогать. Замуж вышла, как их соседки рассудили - “очень удачно”: муж ее Вадим, и был совладельцем фирмы, где Катя работала.

Как бы ни радовалась Аня за детей, но одиночество ощущала очень остро. И та боль в сердце, поселившаяся однажды, не покидала ее. Катя, чуткая и очень близкая к ней, при редких встречах, замечая, как все больше тускнеет лицо матери, стала звать Аню жить к себе. Но Анна отказалась наотрез:

- Родные мои! Здесь одна - так хоть стены помогают! Уж лучше вы почаще приезжайте. А в вашем-то дворце еще заблужусь, - отшучивалась Аня.

... В прошлом году Катя с Вадимом всю зиму не были у нее. Объяснили Ане причину - купили они дом в Черногории, улаживали там все с документами. И хотя непонятно ей было, зачем это надо, в чужой стране дом иметь, верила, что знают дети, что и как делать...

Не забывали сыновья: Петя приезжал на Новый год, познакомил со своей девушкой, Сергей звонил ежедневно, обещал и отпуск провести у матери.

Катя приехала к матери в марте. Только взглянула Аня на дочь, и сжалось сердце. Почувствовала: беда. Спрашивать сразу ничего не стала. Вечером, когда Катя легла спать, Аня пришла к ней, как раньше, поговорить по душам. То, что Катя сказала, Аня даже не сразу поняла. Уши заложило, закололо сердце, и из какой- то далекой дали доносились Катины слова: “У меня, мама, детей не будет”. Катя спокойно и устало объяснила, что лечение бесполезно: диагноз поставили лучшие столичные доктора.

- За что тебе-то, доченька моя, такое? - шептала Аня, гладя дочь по голове... И понимала, пришло то, чего всю жизнь ждала, - расплата, возмездие за ее малодушие, за ее преступление...

Вместо эпилога

В Черногории, высоко в горах, в 900 метрах над уровнем моря расположился Острожский монастырь святого Василия. Редкий турист минует стороной этот памятник архитектуры и православную святыню.

Монастырь, будто парящий в воздухе, встроен в скалу. В ней-то и ищут трещинку паломники, чтобы вложить бумажку с заветным желанием-просьбой. Говорят, святой Василий приходит на помощь всем страждущим, просящим его о помощи в этом монастыре и его церквях.

Юля, стараясь не упустить из виду свою группу, тоже затолкала в найденную щелочку в стене свою заранее заготовленную записку. Конечно же, в ней просила счастья своей дочери Юлии, недавно вышедшей замуж и здоровья мужу Андрею, благодаря стараниям которого она и оказалась в таком сказочном краю.

В этом году выпускался ее класс, и хлопот и переживаний было очень много: чадушки, дурившие два года, - вдруг захотели хороших оценок. Юлии Владимировне пришлось немало попереживать за результаты экзаменов. Но все уже позади, а ее ждал сюрприз: путевка в Черногорию, которую презентовал Андрей. Сам он поехать не мог: не на кого было оставить небольшой бизнес - магазин автозапчастей.

Поклонившись мощам святого, паломники спустились к подножию монастыря и отправились в кельи, в которых им предложили поставить свечи за здоровье своих близких. Паломников было много, все они в особом, радостном и возвышенном состоянии духа выстроились в очередь, чтобы зайти в кельи. Пропускали туда по нескольку человек, вошедшие ставили свечи в широкие и длинные подсвечники, окаймлявшие стены. Юля, войдя в келью - пещеру, обратила внимание на высокую, одетую в белое льняное платье нестарую еще женщину: лицо ее показалось знакомым. Юля зажгла свечу от свечи Натальи - москвички, жившей с ней в одном отеле. Стоит ли говорить, как хотелось, чтобы подольше горели поставленные ими свечи - как символ безмолвной молитвы о самом сокровенном. Но появившийся Бог весть откуда худой, сгорбленный монах в черной рясе с суровым выражением лица выдергивал и гасил только что поставленные свечи, складывая их в мешок. Все находящиеся в келье замерли в недоумении. Но в пещерку готовилась войти следующая партия паломников, и женщинам пришлось выйти. Бросилось в глаза, что свечу “женщины в белом”, как успела окрестить Юля незнакомку, монах не потушил. И более того, встал на колени и, придерживая свечу левой рукой, стал читать молитву.

Смущенные, удивленные и как бы разочарованные женщины подошли к гиду Миланке, поджидавшей своих разбредшихся подопечных. Наташа попросила Миланку объяснить, почему монах тушил свечи.

- Не волнуйтесь, свечи тушит - для других место освобождает. Ваша жертва замечена, и если она от чистого сердца, то Бог все услышал и увидел, - доброжелательно разъяснила гид.

- А почему ее свечу монах не потушил и стал молиться? - кивая на женщину в белом, не унималась дотошная москвичка.

На лицо Миланки нашла тень, и ответила она на этот раз сухо и коротко:

- Этот монах многое видит, чего мы не видим. Он знает, чья свеча должна гореть дольше.

Миланка отошла, а собравшаяся группа бросилась к вынесенной из монастыря емкости - наливать освященную воду.

В автобусе на обратном пути женщина, показавшаяся Юле знакомой, села рядом. Юля вгляделась попристальнее и ахнула: “Аня!”

...Они долго сидели на террасе отеля, когда на следующий день Аня приехала встретиться с Юлей, свидетельницей ее горя, ее беды, ее трагедии.

Они долго рассказывали друг другу про то, как сложилась их жизнь. Аня радовалась за Юльку, за ее удачный брак, за полученное образование, за ее Юльку-младшую.

Прощаясь, Аня настойчиво звала Юлию приехать к ней в гости в Будву, где она проводила лето в доме Кати и Вадима, приглядывая за их двухлетней дочуркой Надей.

- Ты же говорила, - начала было Юля, но сбилась. А затем все-таки спросила: - Они, что же, удочерили девочку?

Аня незаметно улыбнулась и ответила: “Бог послал”. Больше Юля ничего спросить не посмела...

В гости Юлия приехать не смогла, на следующий день она уже улетала, но пообещала Ане, что встретятся они обязательно...

Валентина ЯШИНА